Работа выполнена в рамках федеральной целевой программы
«Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009 – 2013 годы» по проекту «Творческое наследие Ф.И. Буслаева в истории филологии и искусствоведении»
Н.Ф. Злобина
«РОМАНТИЗМ» ИСТОРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Ф. И. БУСЛАЕВА
Наука XX века установила прямые расхождения взглядов ученого с Шеллингом и Гегелем и тем самым развенчала мнение критиков XIX века о романтизме теории Буслаева. Историзм романтиков и сравнительно-историческая методология Буслаева имеют разный философско-религиозный фундамент. Историзм романтиков – «мистериально-органический», историзм Буслаева основан на христианском святоотеческом учении.
Романтизм, историзм, святоотеческое учение, православное миропонимание, благоговение, западник, славянофил.
Имя Федора Ивановича Буслаева для специалистов филологов, искусствоведов не нуждается в комментариях. Вклад академика в развитие науки признан. При этом повторяется мнение о романтизме его взглядов. Оно имеет свое начало в дискуссиях середины XIX века и дает повод до сих пор высказывать сомнение относительно историчности системы теоретических построений ученого, выступает в качестве доказательства антиисторизма концепции Ф.И.Буслаева в целом.
«Романтизм» Ф.И. Буслаева современниками оценивался прямо противоположно: то как отрицательное, то как положительное явление. Барон Брамбеус в отзыве на книгу «О преподавании отечественного языка» (1844) говорил о «разнузданном и вредном романтизме» автора [10, 126]. В.Ф. Миллер называл Ф.И.Буслаева «романтиком в лучшем смысле этого названия, никогда не принадлежащим к тем, которые стремились воскресить в XIX веке средневековые общественные идеалы» [18, 22].
Современники, указывая на романизм взглядов Ф.И.Буслаева, приписывали ему славянофильские и западнические взгляды одновременно. Революционеры-демократы сначала использовали мифологическую теорию, которой следовал Ф.И.Буслаев, для критики славянофилов, позже критиковали Ф.И.Буслаева, как славянофила. С помощью фраз из «Исторических очерков» его «ловили» на славянофильстве, преследовали за «любовь к науке без отношения к практике», требовали выхода науки в современное политическое движение. Ф.И.Буслаев с горькой иронией говорил, что А.Н.Пыпин «восстановил его доброе имя», возводя его в «звание славянофила», так как «славянофильская самостоятельность кажется мне гораздо достойнее подначального западничества».
Лингвисты, литературоведы, фольклористы XX века пытались определить в чем, в каких деталях научного наследия ученого отразился романтизм его концепции. «Примыкая к романтическим воззрениям на стадиальность языкового развития, Ф.И. Буслаев ищет в древнерусском языке отголоски мифологического мышления, отмечая конкретный, экспрессивный и несколько примитивный характер его образности». [12, 78] Н.К.Гудзий отметил, что в понимании сущности коллективного народного творчества «идеалистический романтизм сочетается у него с трезвым пониманием предмета» [13, 20].
В XX веке М.К.Азадовский, не считая ученого славянофилом, доказывал, что Ф.И.Буслаев был «типичным романтиком, принявшим всю методологию романтической школы и всю жизнь находившимся под её обаянием. Учение Буслаева было последней попыткой решить проблему народности на путях романтической мысли» [2, 56]. М.К.Азадовский назвал выбранный Ф.И.Буслаевым аспект исследования «романтическим эстетизмом», вследствие которого, по мнению Азадовского, Ф.И.Буслаев не видел разницы «между народной идеологией старой (“эпической”) поры и идеологией современного крестьянства» [2, 67]. «Романтический эстетизм» «мешал ему разглядеть исследуемое явление во всех его проявлениях и функциях, которые имеет оно в позднейшее время», вел «к идеализации древнерусского быта», сближал «с течениями, против которых усиленно протестовал» [2, 69], вел «к расхождению с прогрессивным лагерем», шел «в разрез с основными тенденциями эпохи» [2, 54]. Указание на «романтический эстетизм» Ф.И.Буслаева давало повод вновь характеризовать концепцию Ф.И.Буслаева как реакционную и сделать вывод, что «построения Буслаева вместе с тем были совершенно статичными, в них отсутствовал принцип исторического развития», а поэзия в его интерпретации – это «неподвижное образование» [2, 67]. Так в советской науке была закреплена позиция революционеров-демократов в оценке наследия Ф.И.Буслаева как антиисторического. В результате «значение Буслаева было надолго ограничено специальными областями фольклористики и истории древней литературы» [19, 62]. Такой взгляд привел к тому, что остальная часть наследия специальному анализу не подвергалась до сих пор.
Романтизм концепции Ф.И.Буслаева стал вызывать сомнение сначала в частных деталях. В.П.Адрианова обращала внимание, что в решении вопросов, связанных с процессом создания и эволюции духовного стиха, ученый становится на твердую почву и «берет верх над романтиком» [1, 12]. В 70-е – 90-е годы XX века начал формироваться взгляд о концептуальных различиях романтиков и Ф.И.Буслаева. М.В.Алпатов в 1961 году писал: «Буслаев не тяготел к философским концепциям в духе гегелевского учения о символической, классической и романтической поэзии» [3, 66]. Важное замечание, так как искусство Гегель резко противопоставлял религии и философии, Ф.И.Буслаев же убедительно доказывал, что культура рождается культом, является его плодом.
В работе Е.И. Семенова вопрос о романтизме Ф.И.Буслаева приобретает новый уровень теоретического осмысления. «Но Буслаев не был «романтиком», вопреки обыденным или либерально-позитивистским о нем представлениям, вопреки его собственным заявлениям» [19, 60]. Следовать «романтической моде на народность» не позволяли теоретические исследования Ф.И.Буслаева, в основе которых лежали «высшие достижения литературы и искусства». Высокий теоретический уровень научного анализа помог ему отделить науку от «демагогической апологетики, пошлости и посредственности» «практических» направлений [19, 65]. Однако определение романтический в общих характеристиках наследия Ф.И.Буслаева не исчезает из научного обихода XX века. «Романтический универсализм мифологов проявлялся в трудах Буслаева в виде чрезвычайно широких сопоставлений» [14, 212-213] – отмечал Б.Ф.Егоров.
Далее наука выходит на анализ конкретных «романтических» взглядов ученого. Л.А. Топорков, всесторонне исследовавший проблему мифа в наследии Ф.И. Буслаева, по поводу отношения ученого к философии Ф.Шеллинга отметил серьезное знание, внимательное, но критическое восприятие концепции немецкого романтизма. В результате чего, «философское конструирование мифологии в духе Ф. Шеллинга оставалось совершенно чуждым Буслаеву» [21, 88], поэтому он вступал «в прямую полемику с Ф. Шеллингом». Они по-разному решали проблему развития внутри мифологического периода: Ф.Шеллинг появление идеи женского божества связывал с развитием многобожия, Буслаев — с идеей плодородия.
Ф.И.Буслаев не принимал умозрительности философских построений Ф.Шеллинга, Гегеля и в целом немецкой философии. Романтизм философской мысли Ф.Шеллинга выражался, по мнению Ф.И.Буслаева, в мечтательности. «Главный характер романтизма – это мечтательность, т. е. неопределенное стремление к чему-то возвышенному, следовательно, и эстетика, философская школа романтизма не могли иметь твердых, положительных основ» [8, 32], поэтому Ф.И.Буслаев считал романтизм «ложной, ошибочной теорией» [8, 3] Ф.И.Буслаев писал: «В своих лекциях Шеллинг пытался доказать, что весь мифологический процесс был не иначе чем приготовление к христианству: он мало приписывает мифологию народной деятельности». [8, 36] Таким образом исторический процесс европейской и русской науки ученые понимают по-разному.
Ф.И.Буслаев не отождествлял себя ни с западниками, ни со славянофилами, критически относился к их «романтизму» и не считал себя романтиком. Он «подсмеивался» над ними, «не примкнул» к ним, считал их работы «забавными и бесплодными увлечениями» [15, 848].
Ф.И.Буслаев рассматривал исторические формы славянофильства и западничества на Руси. До XVIII века «славянофильство могло явиться на Русь только в форме раскола, как крайнее западничество – в форме ереси» [5, 353]. Почву, предпосылки усвоения современных романтических идей подготовил XVIII век, век Просвещения. Формирование этих направлений в России Буслаев относил к 30-м годам, «а идея окончательно дозрела в сороковые годы» [6, 91 об.]. Ф.И.Буслаев указывал «на две партии: славянофилов, или лучше сказать, русофилов и западников» [8, 39]. Ученый объединял эти направления, не признавал их противостоящими друг другу, называл их «люди сороковых годов». Поводом для объединения стал факт их приверженности к западноевропейской философии. Ученый признавал «одинаково ложными и одинаково вредными для науки оба крайних взгляда: как славянофилов, так и западников» [5, 373].
Ф.И. Буслаев обличал недоверие как западников, так и славянофилов к народу, антинациональный, искусственный характер и «несовершенную опрометчивость западного образования на Руси», ложный патриотизм славянофилов. Для него западники и славянофилы – это попытка воспроизведения западного учения на русской почве. Теоретические основы обеих концепций одинаковы, основа их «романтический идеализм», для которого характерны «бессодержательность и бесплодность в замыслах и стремлениях» [7, Ч. 1, 325]. Объединяя западников и славянофилов, Ф.И.Буслаев тем не менее выделив в романтизме две стороны: недеятельную и деятельную, Ф.И.Буслаев причислял С.П.Шевырева к первой категории. Он считал С.П.Шевырева романтиком «на первой ступени», «романтиком славянофилом». [6, 94]. Это разделение в советской науке будет определено по-разному: как прогрессивный или революционный и консервативный романтизм.
Ф.И.Буслаев выделил периоды романтизма. Первый период характеризуется зарождением романтизма в сознании, литературе, политике. Это «переход от прежнего классического периода к новому». В этот период романтик «не изучает искусства, не любит изящное и мечтательность, он не изучает народность, но является пошлым народником; он питается квасным патриотизмом» [6, 92-92 об.]. Таким образом, Ф.И.Буслаев подчеркивал, что романтизм был вызван «чувством глубочайшей несправедливости освободительных идей предыдущих столетий». [16, 140] Исследователи, обращавшиеся к изучению романтизма, указывают на сложность его социально-исторических истоков: это одновременно реакция аристократии на неудачи французской революции и народа, обманутого этой идеологией.
Для второго этапа «полного господства» романтизма была характерна углубленная концепция народности, «уважение к национальности, которое нераздельно с изучением народного языка, такое изучение искусства, которое входит в мельчайшие подробности» [6, 92-92 об.]. В этот период происходит «полное уразумение принципов романтизма в науке посредством изучения всей области исторических сведений, лингвистики». [6, 92]. Изучение народности - это «светлая струя» романтизма [8, 39]. Вальтер Скотт, Шиллер, Гете открывали «сокровища национальной старины» [7, Ч. 2, 249-250]. В этом смысле «романтизм вообще воспитывал дух консерватизма» [7, 251].
Ф.И.Буслаев подчеркивал эстетическую и философскую неоформленность романтической теории. Исследователь характеризовал оттенки романтизма в литературе: «нежные неуловимые мечтания» (Жуковский), «поклонение чистой красоте» (Пушкин), «протест против какого-то стеснения, против каких-то оков, которые кто-то налагал на ум и на воображение, даже на чувство» (Байрон) [6, 80].
Значение романтизма в литературе Ф.И.Буслаев видит в низложении им ложно-классического стиля «романтизм в первый момент своего развития тотчас же обнаружил, что он низложит ложно-классическую рутину», введении в литературу сюжетов национальной жизни «романтизм указал новые сюжеты национальной жизни, как настоящей, так и прошедшей» и истории древнехристианского мира «романтизм обратил внимание на предыдущую эпоху от начала христианства до XVI века» [6, 93]. Ф.И.Буслаев указывал на серьезную роль романтизма в становлении исторического подхода. «Романтизм открыл широкое поприще для исторического преподавания» [8, 35], положил «начало разумному историческому пониманию и исторической науке» [8, 21]. А.Ф.Лосев указывал на «историческую необходимость» и «историческую справедливость» романтизма [16, 140]. Важное замечание А.Ф.Лосева о специфике романтического историзма открывает существенную разницу между историзмом Ф.И.Буслаева и историзмом романтиков. Историзм романтиков «оказывался не просто органическим, но и мистериально-органическим. Таким образом, романтическая эстетика являлась универсальной мифологией, символически разработанной в виде теории мистериально-органического историзма» [16, 143]. Теория А.Ф.Лосева включает анализ религиозно-философской подоплеки романтизма. Романтизм «есть пантеизм, язычество» [17, 250]. Кроме того, это «явление существенно протестантского Запада, и только в порядке неосознанного противоречия или закономерной эволюции одни и те же романтики совмещали в себе романтизм с католичеством» [17, 249]. Еще раз напомнила об этом статья С.А. Васильева. Он отмечает, что протестантские элементы А.Ф.Лосев «прямо предполагает в романтизме, видимо не считая протестантизм в его сущности христианством, в отличие от более традиционного католицизма и, надо полагать, православия тоже» [11, 18].
В концепции Ф.И.Буслаева были совсем другие акценты, которые отметили Степанов Ю.С., Проскурин С.Г. «В то время как знаменитые зачинатели культурологи в Западной Европе – Ф. Гизо во Франции и братья Гриммы в Германии в исследованиях языка и древностей – делали акцент на выявлении «национального духа», Ф.И. Буслаев поставил в центр внимания перелом в развитии духа, связанный с христианством» [20, 6]. Таким образом, они указали существенную специфику направления исторических разысканий Ф.И.Буслаева, отличающую его от западных романтиков. Историзм Ф.И.Буслаева основан на христианском святоотеческом учении о духовно-нравственном фундаменте исторического процесса. А.Ф.Лосев отмечал, что «христианство, несмотря на все свои порывы в мир божественный, есть мировоззрение не романтическое». [17, 249]
Ф.И.Буслаева интересует «история духовных концептов», которую он отслеживает на примере смежных областей искусствознания, языкознания, словесности, фольклора и всемирной литературы. Для раскрытия понятия историзма ученый использует категорию двоеверия. В основе двоеверия ученый видит не еретический принцип, но здоровое чувство глубокого уважения традиции. Ученый разделяет формы и содержание благочестия мифологической эпохи, древнехристианского периода, времен Возрождения и Просвещения. Используя богословскую категорию благочестия и благоговения, Ф.И.Буслаев объяснял духовные причины, которые позволяли органически объединять внешне противоречивые факты. Благочестивое состояние духа заставляет сохранять предыдущую традицию при смене мифологических систем и при переходе к христианскому миропониманию. Это необходимое явление на протяжении всей творческой деятельности народа, которое последовательно формировало художественно-поэтические системы разных эпох и периодов. Ф.И.Буслаев подчеркивает историческую необходимость двоеверия как явления переходного и дающего дополнительные возможности творческого общения народов как в мифологический, так и в новый исторический период. Ученый считает, что «двоеверное брожение не установившейся еще цивилизации христианских народов было необходимым историческим явлением в переходе от древнейшего язычества к тому средневековому невежеству, в котором народности нашли новую среду для своего взаимного общения» [10, 649].
Итак, анализ концептуальных терминов теории Ф.И.Буслаева позволяет говорить, что в деталях и самом принципе историзма романтиков и Ф.И.Буслаева нет существенной связи. Под понятие романтизм подпадало содержание, прямо противоположное ему. «Чистый романтизм есть язычество, хотя то, что фактически и реально называлось этим именем, часто не только расходилось с язычеством по существу, но и активно защищало иные религиозные системы» [18, 250] – разъяснял А.Ф.Лосев. Ф.И.Буслаев, несмотря на то, что предмет его исследований был связан с мифологией в том числе, действительно защищал «иные религиозные системы».
Сравнительно-историческая методология и методика Ф.И.Буслаева и историзм романтиков имеют разную философско-религиозную основу. Современниками смешивались славянофильский, западнический утопизм и святоотеческое мировоззрение ученого.
ЛИТЕРАТУРА.
1. В.П. Адрианова Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. – Петроград, 1917.
2. М.К.Азадовский История русской фольклористики. – М., 1963. – Т. 2.
3. Д.В. Айналов. Значение Ф.И. Буслаева в науке истории искусств. Речь, читанная в торжественном заседании Казанского общества археологии, истории и этнографии 28 сентября 1897 г. – Казань, 1898.
4. М. Алпатов Ф. Буслаев и русская наука об искусстве // Искусство. – М., 1961. – № 8. – С. 61 – 67.
5. Ф.И. Буслаев О русских народных книгах и лубочных изданиях.// Исцеление языка. Опыт национального самосознания. Работы разных лет / Сост. А.А. Чех. – Спб., 2004. С. 340-407.
6. Ф.И. Буслаев История русской литературы заслуженного профессора Ф.И. Буслаева. 1878/9 год. // РГАЛИ. Фонд 69. Опись 2, ед. хр. 1, л. 1 – 94.
7. Ф.И. Буслаев Мои досуги. Собранные из периодических изданий мелкие сочинения Федора Буслаева: В 2 частях. М., 1886. Ч. 1, Ч. 2.
8. Ф.И. Буслаев История русской литературы. Лекции, читанные в 1875/6 академическом году. (литограф.)
9. Ф.И. Буслаев Сравнительное изучение народного быта и поэзии. // Русский вестник. - СПб., 1873. – Т. 104 С. 568-649.
10. Буслаев. // Большая Энциклопедия. – СПб., 1901. – С. 125-127.
11. С.А. Васильев Совместимы ли романтизм и христианство? // VII Пасхальные чтения. Гуманитарные науки и православная культура / Науч. ред. И.Г. Минералова. – М., 2010. – С. 15-20.
12. В.В. Виноградов Русская наука о русском литературном языке // Учен. Зап. Моск. Ун-та. – М.: 1946. – Вып. 106. Т. 3. Кн. 1. – С. 21-147.
13. Н.К. Гудзий. Изучение русской литературы в Московском университете (дооктябрьский период). – М., 1958. – С. 13-49.
14. Б.Ф. Егоров Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. – Л., 1991.
15. И.Н. Жданов О трудах Ф.И. Буслаева по истории русской словесности // Буслаев Ф.И. Историческая христоматия церковнославянского и древнерусского языков. – М., 2004. – С. 843-849.
16. А.Ф. Лосев Конспект лекций по эстетике нового времени. Романтизм. // Литературная учеба. – М., 1990. Кн. 6. – С. 139 – 145.
17. А.Ф. Лосев Диалектика художественной формы. // Форма – Стиль – Выражение. – М., 1995. – С. 5 – 296.
18. В.Ф. Миллер Памяти Федора Ивановича Буслаева // Памяти Федора Ивановича Буслаева. – М., 1898. – С. 5 – 42.
19. Е.И. Семенов. Эстетические идеи Ф.И. Буслаева // Русская литература. – Л., 1982. – № 3. – С. 56-80.
20. Ю. С. Степанов, С.Г. Проскурин Константы мировой культуры. Алфавиты и Алфавитные тексты в периоды двоеверия. – М., 1993.
21. А.Л. Топорков Теория мифа в русской филологической науке XIX века. – М., 1997.