Это стихи, писавшиеся в самое последнее время. За несколько месяцев я трижды побывал в родных местах в Сибири, некоторое время работал во Вьетнаме. Ездил и в разные другие места. А Россия в сердце, где бы ни был.
БОЖИЯ ВОЛЯ
Зима была совсем, как в детстве, — русской.
Ей-Богу, волк рысцою пробегал!
Снег до небес… Мы шли тропинкой узкой,
и внучек наш премудро лепетал.
А голос тот вплетался в симфонию
природы Божьей… Взрослые, молчать!
Мороз благословенный грел Россию —
учёной чушью пуганую мать.
И я представил вдруг: дорога к аду
усыпана мильонами статей
про оттепель, потопы и торнадо…
Но Бог спасет и Землю, и детей.
Он даст мороз и Он обдаст жарою.
От Бога всё. Он закалил славян.
Родное нам приволье зимовое.
До горизонта снежный океан.
«Глобальных потеплений» фантазёры
идут, куда фантазии влекут.
Не слабнут православные соборы.
В лесу родятся елочки. Живут.
«ПРЕСВИТЕР»
«Изыдь, обличающий Ваня!
Обедню ты здесь не стоял.
С префектом не парился в бане.
Изыдь, неуспешный, нахал!»
Скромнее сей хижины нету.
Молитвеннику хороша.
А три этажа — это к небу
стремится, изнывши, душа!
Коттеджик пресвитера. Где вы
в праотческих текстах нашли,
что грехопадение Евы
мешает пожить на земли?
Все лгут и грешат, кто глаголют:
«не так, мол, пресвитер живет», —
то прелестию бесовскою
проникнулся русский народ!
Теперь «Мерседесам» просторы…
Заблудший, покайся! молчать!
Даятели вовсе не воры —
они ваша ловкая мать.
Пресвитер спасает вам души!.. —
Уйду и, пожалуй, пойму,
кому он на публике служит
и молится скрытно кому.
СВЯЩЕННИК
Уже знакомый протоиерей
зашел напротив храма в гипермаркет,
благословил амбала у дверей
и укатил домой на иномарке.
А проповедь — на ней он возглашал
набор ну всем известных пересказов:
шпион Ульянов, Сталин, адмирал
герой Колчак, Столыпин, душка Власов…
Ликуй, цвети и пахни торгаши!
Им цвесть, народу встать на четвереньки…
Но видел я церквушку там, в глуши,
в пустеющей рязанской деревеньке.
Платочками подвязанных старух.
Всех прихожан — полсотни на приходе.
Детишек батюшкиных, как и все вокруг
копающих картошку в огороде.
Ни адмирал, ни подлый генерал,
ни инвестиций, ни чертей, ни денег…
Земных богатств священник не стяжал.
И не вещал, а веровал священник.
СТАЛИН ОТОМСТИТ!
Зоя Космодемьянская крикнула это.
(Полк тех мерзавцев был нашими стерт в порошок.)
Это кричали ребята в варшавском гетто
перед расстрелом. И Он отомстил, браток!
Ты, говоришь, на «Урале» рулил на Афганской?
На лобовухе повесил Его портрет?
Нынче чинуши встречают тебя по-хамски?
Он отомстит! Не сегодня, так через сто лет.
Жрут наши воры, и парадируют геи.
Но не дожрут, а парады сойдут на нет.
Сталин придёт и намылит многие шеи.
А самым ушлым в аду наведут марафет!
УЧИЛИЩЕ ГАГАРИНА
Прогуляв, подгуляв, за училищем два недопёска
обсуждают, как дёрнуть в Америку на ПМЖ.
…Он умчался из Люберец в космос, великий мой тёзка!
И его никакой человек не догонит уже.
Город больше не тот. Перестроен по плану хромому —
вместо сосен хрущёвки. Проспект в автопробках стоит…
Слева пошлый «Макдональдс» возрос на руинах горкома.
И нам так далеко до космических эфемерид!
Юрий с братом при немцах на всякое понасмотрелся.
Но тогда оккупантов погнали, загнав за Можай.
Ныне кое-кому из России пора б упереться!
Продаванты всего, покупанты и «рыночный рай»…
Благодетели наши расчётливы и шельмоваты.
Нувориш вороватый безграмотен и тупорыл.
Дети метят сегодня не в лётчики, не в космонавты.
Нас-то вырастил Сталин, а их капитал задурил.
Ночью низко висит городское убогое небо,
как в ночном ресторане подсвечен в звездах потолок.
По России ползут тени жаждущих зрелищ и хлеба.
Но Гагарин глядит на готовый к полету «Восток».
Он преемника ждёт, чтобы взвился всех дальше и выше!
В нашем будущем ждут его наши святые и Бог.
Снится мне: новый парень в ночи из училища вышел.
Он восходит по трапу и переступает порог.
АГЕНТ ВЛИЯНИЯ
В разгаре той эпохи каннибальской
драконовских и варварских «реформ»
крутился персонаж неандертальский
с приплюснутым и мятым черепком.
Собой урод, не дружит с интеллектом,
но так хитёр! Проныра из проныр.
Картошкой нос… Ну как не стать агентом
и не возненавидеть русский мир?!
Неандерталец пёр путём карьерным.
Сегодня он правел, потом левел.
Боролся и с мышлением пещерным,
и бойко по-английски тарахтел.
В писателях отслеживал крамолу.
Исподтишка подталкивал развал.
Когда он лицемерил, очи долу,
нечистый от работы отдыхал!
По счастью, антрополог точно вымерил,
что наступили в прошлом холода:
от них ли, так ли разрушитель вымер.
И скрылся от народного суда.
НЕБО ХАНОЯ
Загляну в небеса сквозь года, как в морские глубины.
В этом небе глубоком не вечный покой — вечный бой!
Там два МИГа заходят на четыре пиндосских машины.
И что будет, что будет Америке, ах, Боже мой…
Да проймёшь ли её! Пепси, виски, бродвейские скетчи,
деньги, деньги да комплексы, всех непокорных — бомбить…
Эти звери с напалмом, но зато и советский ракетчик.
Сбитый ас, как Мюнхаузен, он нас языком победит.
Малыши-пионеры, маршируйте под небом Ханоя!
Что за милые дети… Не зря здесь работал тот МИГ.
Да и дедушки ваши с врагами творили такое!
Хорошо б рассказать — только, жаль, тут забыт наш язык.
Эти дни отгремели, но их эпос еще не написан.
Лишь глубокое небо Ханоя незримо хранит,
как пилот Ли Си Цын (а сказать по секрету, Лисицын)
наподобье Атланта держал над вьетнамцами щит.
ПОСЛЕДНИЙ НОСОРОГ
Не динозавр, а носорог,
последний носорог Вьетнама,
из джунглей вышел на народ
и стал глядеть на янки прямо.
Меж ним и ими вырыт ров:
в национальном парке знают,
что дикий зверь на всё готов…
Туристы видео снимают.
Он смотрит. Он их помнит, зверь.
Он не прагматик — он романтик.
Он знать не знает, что теперь
раз ты романтик — то фанатик.
Уже на пенсии Вьетконг.
Юнцы ж не помнят интервенций.
Не гоу хоум, а айфон.
А по Москве гуляют немцы.
Над рынком он стоит один.
Инвесторы кругом порхают.
И что сказал бы Хо Ши Мин,
то даже носороги знают.
НЕ-ЖУКОВ
Не сдержать фашиста поганого…
И когда уж совсем пропадать —
вызывают актера Ульянова:
он покажет всем кузькину мать!
Он подальше пошлёт Василевского.
Воспитает и Сталина враз.
Непохож он на Жукова дерзкого,
но таков социальный заказ.
Позабудьте Верховного прежнего:
его ж скинул Микита один!
Под бровями полковника Брежнева
через Крым вы ворвались в Берлин.
На гармошке, рукой маневрируя,
как на карте, актёр поведёт —
и нацистскую сеть ликвидировать
вся Одесса под окна придет.
Нынче в фильмах никто не угонится
за не-Жуковым. Прёт, как линкор.
Всюду дачи, ковры да любовницы,
и хрусталь, и саксонский фарфор.
Обыватель исходит экстазами…
И сплетают в липучую сеть
завиральные кинофантазии.
Легче немца, чем их, одолеть!
СИВУХА
Я ем на кордоне крестьянское сало.
От вкуса сивушного сводит живот.
…Вдова, не то тёща, роман дописала
за ушлого классика. Время, вперёд!
Он жил олигархом, по виду успешный.
Усадьбы да премии, тёща с пером…
В окне русский лес усмехается здешний.
И ждёт у реки перевозчик Харон.
В Рязанской Мещёре не пишут романов.
Тут жил Паустовский, рассказы творил.
Теперь затесался поэт Минералов.
Но даже и он сам всё стихосложил!
А в школьной программе вода да проливы.
Откроешь — вода! — знай плыви, как топор.
И дама журчит, не солжёт, говорлива…
…Хлебнул я, но выплыву — наперекор.
ТОСТ 21 ДЕКАБРЯ
Пускай этот тост громыхнёт,
что бы ни завопили:
велик ты, грузинский народ,
именем Джугашвили!
Меркнут пред ним князья,
меркнет тигровая шкура,
замок царицы и вся
прочая архитектура.
Он же превыше гор —
тот, кто фашистов повыбил.
НАТО в Тбилиси — позор.
Тост наш за Сталина. Выпьем!
* * *
Мир уже в людоедство стал пятиться.
«Миротворцы», бардак да барак…
Как хотел бы в деревне я спрятаться,
погружённой в сосновых борах!
Я до слёз и от сердца был с Ливией,
но не мог ей помочь с ПВО.
Я б всю Африку сделал красивее —
но взирал из угла своего.
Людоедам плевать на пророчества.
Память куца, и гладки мозги.
Ощущай, филозоф, одиночество
и еще куда дальше сбеги.
Зверь придёт. Ему толпы поклонятся.
Чорт-те что человекам внушат!
Апокалипсис грозно исполнится.
…Бог спасёт и детей, и внучат.
23 ФЕВРАЛЯ. МУЖСКИЕ ДЕЛА
Серёжа, внучонок, зовет меня другом,
скучает без деда, встречает с ружьём…
Я самый счастливый, хоть не по заслугам!
Мужские дела. Мы играем вдвоём.
Он знает про волка и прочую гадость,
которая всем прибавляет забот.
Про знамя Победы — оно не погаснет.
С ним снова пойдёт на охоту народ.
О, Господи, славно малыш мой играет…
О, дай ребятишкам безбедно взрослеть!
А после — как деды, от края до края
поднимутся дети. Нас не одолеть.
БОРЬБА ЗА ОГОНЬ
Мороз под сорок. Доплелись к ночи.
От мёрзлых дров полярной стужей веет.
По счастию, огарочек свечи —
себя с ним чуешь хоть чуток живее!
Он и не греет, малый огонёк,
но ободряет, как в палеолите.
Когда в пещере кто-то кремнем сёк,
и племя всё ждало в немой молитве.
С дровами худо. Валит подлый пар.
Не гнутся пальцы, сущие ледышки.
Но огонёк свечи, как бронтозавр,
непобедим — горит себе и дышит.
Когда же занимаются дрова,
и можно печь коренья, жарить мясо,
оттаивать и жить без волшебства, —
тот огонёк задуют, ободряся.
Как всё-таки спасительна свеча!
Ее мы ставим в церкви православной.
Не поклоняться ей, но величать.
Спасибо, огонёчек, право, славный.
СПЯЩИЙ САЯН
Говорят, этот Спящий Саян
может встать, грозней Святогора,
и пойти себе в Абакан,
сотрясая прочие горы.
Он в степи понаделал озёр.
Давит лес, где попало ступая.
Енисей, что ручей, перепёр.
Скоро город… Что будет, не знаю.
…Миф и эпос не рвутся в наш мир:
нынче в книгах они затаились.
Но коль сдуру мы их воскормим,
глядь — язычество мигом взъярилось!
Спи, Саян, порастая тайгой,
на дыбы не вставая ретиво…
Не язычеству двигать горой —
пусть их двигает Божья молитва.
ДЯТЛЫ
Тайга сгорела. Сжёг ли разгильдяй,
перун ли Божий из грозы ударил —
теперь полвека тут хоть не бывай!
И что здесь прорастёт, в кедровой гари?
Но дятлы заселяют мёртвый мир.
Он полон перестуком, пересвистом.
Могучим клювом кору отломив,
клюют личинок — будет чисто-чисто!
Работают, кругом ремонт ведут,
тончайших технологий инженеры.
В их дупла птички, белочки придут.
Семян притащат — и восстанут кедры.
Да кто он есть? Не лебедь, не павлин,
не соловей, — но птах таёжный вящий.
Стучит — и я в чащобе не один!
И впереди, о чудо, лай собачий.
* * *
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Ф.И. Тютчев
Начало последних веков…
Небо еще спокойно.
Но мир человеков готов
разлиться карбункулом гнойным.
Все мерзости ожили вмиг
в бандитских, в содомских обличьях.
Предатель и клеветник,
и всех ко всему безразличье.
Поэт, ты не нас посетил.
И счастье твое, что не видел,
как мiр, озверев, заблудил,
как укореняется идол.
О, ты написал не про нас!
Ширится пляска бесова.
Но смотрит из космоса Спас
предсказанно и сурово.
|
|