В 1795 году Державин написал стихотворение «Памятник» и в нем предрек, что будет славен, «доколь славянов род вселенна будет чтить». Интересно, какие три основные свои поэтические заслуги Державин перечисляет в подтверждение того, что все будет именно так:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
Тогда еще жива была его «Фелица» - Екатерина II. Потому трудно удивляться, что в этом кратком стихотворном перечне на первом месте упоминается написанное поэтом о своем времени, о державе, успехи которой он - может быть, слишком прямо - связывал именно с государственными распоряжениями, державной волей и безошибочным политическим инстинктом царицы. Тем более можно эту «первостепенность» понять, вспомнив, что это царица во многом пособила Державину как литератору-профессионалу (после оды «Фелица» сорокалетний поэт, ранее мало кому известный, сразу стал всероссийской знаменитостью). Да и по служебной лестнице он был сразу высоко вознесен - Екатерина дважды делала его губернатором (впрочем, державинская простодушная прямота оба раза приводила его на административной стезе к столкновениям с различными лихоимцами, к наветам клеветников и в конце концов к катастрофе).
Надо оговориться, что саму «Фелицу» поэт славил не так уж и много (оды «Фелица, «Благодарность Фелице», «Видение Мурзы», «Изображение Фелицы» - вот почти и все! Славил он державу, успехам которой так радовался. Тут надо перечислять многие (наиболее художественно весомые) «потемкинские» и «суворовские» его оды вроде «Осени во время осады Очакова или «На взятие Измаила». Уже в XIХвеке, то есть несколькими десятками лет спустя, друг Пушкина поэт князь Петр Андреевич Вяземский напишет:
«Ломоносов, Петров, Державин были бардами народа, почти всегда стоявшего под ружьем, народа, праздновавшего победы или готовившегося к ним. <...> Сию поэзию так сказать, официальную, должно приписывать не столько характеру их, сколько характеру эпох, в которые они жили»
Оды Ломоносова - это преимущественно более ранняя эпоха, время императрицы Елизаветы Петровны. Зато поэзия Василия Петровича Петрова (сына московского священника), скромного друга всесильного Потемкина, - творчество талантливейшего державинского предшественника на стезе гражданской поэзии екатерининского времени. (Василий Петров, впоследствии искусственно «забытый», в XX веке толком не переиздававшийся, заслуживает отдельного обстоятельного о себе разговора). Оды Петрова и Державина, где художественно осмысливается противоборство христианства и ислама (в то время облекшееся в форму войн России с Турцией) в литературном отношении суть высшие образцы русской оды.
Второе, что ставит себе в заслугу сам Державин - то, что он дерзнул «в сердечной простоте беседовать о Боге». Давайте запомним такое его признание - «в сердечной простоте»... Духовные оды поэт сочинял всю жизнь, явно испытывая в этом неотступную творческую потребность. Переизданные недавно, эти оды Державина составили целый томик (Г. Р. Державин. Духовные оды. М., «Ключ», 1993). И знаменитая ода «Бог», и еще ряд од в отношении художественном - несомненно, очень сильные произведения. Напрашивается, правда, вопрос: не вторгся ли ими поэт в ту высшую сферу, обращаясь к которой, лучше избегать всякого личного умствования - в том числе и художественно-поэтического. Известно, что люди Церкви по-разному относились к Державину.
Наш православный подвижник, Задонский затворник Георгий (Машурин) в одном из своих писем 1827 года рассказывает: «Я повторяю стихи благомыслящих, которые, здраво рассуждая о временных вещах, сознают и пишут, как что видят и находят в разуме своем. Державин пишет:
Что нам в золоте с чинами?
На что многого желать?
И покрытого крестами
Будет в гробе червь терзать.
Все увянет, все истлеет,
И злодей во мрак пойдет.
В мире все конец имеет,
И в чреду свою пройдет.
Так всегда одно за другим течет и погружается в бездну судеб Всевышнего!»
Помимо высокой оценки «благомыслящего» Державина, в собственных своих духовных стихах затворник Георгий (имевший несомненное, хотя, может быть, литературно неровное дарование) по стилю приближается к державинской традиции. Вот его «Молитва негра»:
Будь благ ко мне, о Вечный Боже
Я здесь минутный гость - я раб!
Ты Бесконечен - я ничтожен;
Всесилен Ты - я нищ и слаб!
Напомним, как звучит державинская ода «Бог»:
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ Податель,
Душа души моей и Царь!
Легко ощутить, как перекликаются интонации обоих произведений. С другой стороны, такой духовный писатель, как святитель Игнатий (Брянчанинов), однажды высказал:
«Мне очень не нравятся сочинения: «Ода Бог», преложения псалмов все, начиная с преложения Симеона Полоцкого, преложения из Иова Ломоносова, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. ‹...› По мне, уже лучше прочитать, с целью литературною, «Вадима", «Кавказского пленника", «Переход через Рейн": там светские поэты говорят о своем - и в своем роде прекрасно, удовлетворительно».
Подразумеваются «Кавказский пленник» А С Пушкина, «Переход через Рейн» К. Н Батюшкова и, вероятно, «Вадим Новгородский» державинского современника Я. Б. Княжнина (или «Последний сын вольности» М. Ю. Лермонтова).
Строгость суждения святителя Игнатия понятна. Но факт, что художественное творчество человеческого духа во все времена неотступно тянется к религиозным темам. И в русской литературе редки примеры того, когда (как, к сожалению, в некоторых поздних сочинениях Л. Н. Толстого) это тяготение содержит в себе осознанное намерение высказать какую-то заведомую ересь. Русская литература XVIII века стала бы намного беднее без полных стихотворных переложений Псалтири В. К. Тредиаковского и А. П Сумарокова, а поэзия XIX столетия - без религиозных раздумий Ф. И. Тютчева или А. С. Хомякова. Автору статьи уже приходилось высказывать на страницах «Православной Москвы» (№6, 1996) мнение, что художник, пишущий на религиозную тему, по самой природе человеческой неизбежно будет невольно смешивать правильные мысли и мысли неправильные - возможна лишь разная пропорция тех и других, как худшая, так и лучшая.
Нет сомнения, что и Державину довелось выслушать по поводу своих духовных од немало справедливых замечаний - тем более, что он общался с деятелями Православной Церкви, а с митрополитом Евгением (Болховитиновым) даже общался чисто дружески и посвятил ему свое известное стихотворное послание «Евгению. Жизнь званская» (описав свой личный быт в имении на Волхове). Но как поэт он всегда искренен - пишет, как «сердце скажет».
Деятельная натура Державина не давала ему ограничиваться словами - он не только умел «истину царям с улыбкой говорить», но и при всякой возможности всю жизнь пытался бороться за правое дело («Богов певец Не будет никогда подлец»). Александр I, на заре своего царствования пробовавший опереться на некоторых известных общественных деятелей, назначил Державина министром юстиции. Однако тот стал служить (по собственным словам царя) «очень уж ревностно» - в частности, вступил в борьбу с винными откупщиками, которые, используя недочеты в законодательстве, буквально закабаляли население (особенно в южных и западных губерниях).
Уйдя в отставку, бывший министр стал жить то в своем петербургском доме, то в Званке. Любил заботиться о литературной молодежи; о знакомстве с ним рассказали, например, автор «Семейной хроники» С. Т. Аксаков и известный мемуарист С. П. Жихарев.
Державин, родившийся 3 июля 1743 года, прожил до 8 июля (ст. ст.) 1816 года, был свидетелем французского нашествия и изгнания французов народом в 1812 году - событий, о которых рассказал в своих юношески горячих стихах.
Глубоко православный человек, Державин конечно же, знал каково значение архистратига, имя которого он носит, в деле спасения человечества. Это знание подкрепляло и воодушевляло его самого в его правдивых, честных писаниях и его смелых делах.
EXEGI & NON EXEGI MONUMENTUM (Державин)
Не памятник — сосна поутру рано.
Зима в России вечно с колдовством:
на хвойной ветке — яблоко румяно.
(Не яблоко, снегирь кровь с молоком!)
Воздвиг ли, не воздвиг — увидят позже.
Но злые ненавидят здесь и там.
Иди, как перст указывает Божий.
А слух пускай петляет по пятам.
Их ненавистью славен ты, пророче!
До сердцевины ты уже проник,
что за ветра на Русь наносят порчу,
и что плетет всяк чуждый в ней язык.
Да, ты дерзнул в премерзкую годину
Отечество невыгодно любить.
Ты выбрал острый край, не середину.
Ты выбрал делать, а не говорить.
А православно слово — тоже дело:
на зов твой не безмолвствует народ.
Бродите ж, слава и пиит, отдельно!
Мороз гудет, с сосны снегирь поет!..
Юрий Минералов
P.S.
Дальше идут ссылки на страницу с моими стихами из четырех ранее опубликованных сборников, а также на "исторические композиции" (документальные повести) о двух забытых героях Отечественной войны 1812 года - о генералах М. А. Мамонове и М. Ф. Орлове ("Капитуляция Парижа" и "Князь Мономах...").
Подчеркиваю: там, как и в других своих исторических композициях, я описал только подлинные факты. Но жизнь этих двух людей - словно из увлекательного исторического романа. Да, реальность бывает поинтереснее литературы...
